Легенда о любви и красоте[СИ] - Лиана Делиани

Виола ощутила новый вид голода — голод соблазна. Несколько месяцев она голодала, ощущая отвращение к еде, которую ей предлагали. Теперь она чувствовала голод, который можно было удовлетворить, сейчас же, немедленно, достаточно было протянуть руку. Она зачерпнула бульон ложкой и дрожащей рукой поднесла ко рту. Жидкость показалась ей нектаром, она потянулась за следующей ложкой, недоумевая, почему раньше не пробовала столь вкусного бульона. Рука от слабости дрожала, она расплескала половину на себя и обратно в миску.

Нищий, который молча наблюдал за ней, стоя у изножья постели, подошел и, забрав у Виолы миску с ложкой, принялся кормить ее. Сначала Виоле было очень неловко, но потом голод и отсутствие сил отмели прочь все возражения гордости и приличий. Наевшись, она сразу уснула, плотно укутанная одеялом.

Еда не уставала радовать Виолу — бульон, лепешки с сыром или маслом, зимние яблоки — она набрасывалась на пищу с жадностью, которой сама после стыдилась, и выедала все до последней крошки. Болезнь словно одолела не только ее тело, но и дух — она чувствовала себя слабой, как новорожденный младенец, не в силах отказываться от того немногого, что приносило ей удовлетворение. Нищий по–прежнему уходил днем со своей тележкой, скрипел, кашлял и постукивал утром и вечером, но все это было лишь фоном, а настоящим и важным были тепло, покой, сытость и сон.

По мере того, как она выздоравливала, оживали и другие потребности. От жара, пота и долгого лежания на соломе, ее золотистые длинные волосы потускнели и засалились, теперь она подолгу расчесывала их пальцами и заплетала в косы каждое утро, мечтая хорошенько вымыть, но не решаясь высказать свое желание нищему. Пару вечеров он столярничал, потом молча положил рядом с ней деревянный гребень.

— Мне нужно искупаться, — все же сказала Виола, когда он уже успел повернуться к ней спиной.

Нищий ничего не ответил, но вернувшись следующим вечером, натаскал с реки воды и нагрел ее. Поставив перед очагом свежесрубленную деревянную лохань, он вышел прочь.

Впервые за последнее время Виола ощутила, какое это блаженство — лежать в теплой воде — с тех пор как она оказалась в лачуге и до того как наступили холода купаться она ходила на реку, а потом и вовсе забыла о чистоте, погрузившись в пучину отчаяния.

Она хорошенько вымыла с золой волосы и слегка подсушила их перед очагом, не вылезая из лохани. Когда вода окончательно остыла, она оделась. Виоле хотелось досушить волосы у очага, но мешала уже не нужная лохань, поэтому она подошла к двери и, приоткрыв ее, произнесла в темноту:

— Я закончила. Можешь войти.

Нищий вернулся в лачугу, но вместо того, чтобы унести лохань, сказал:

— Платье тоже надо бы постирать.

Виола посмотрела вниз на засаленные рукава и покрытый пятнами подол.

— Но у меня нет другого для смены.

Мгновение нищий промедлил, словно только сейчас заметил скудость ее наряда, потом снял рубаху и протянул ей. Под рубахой на нем оказалась еще одна, с оторванными рукавами, а когда он снимал верхнюю, обе задрались, и на боку мелькнул длинный косой шрам.

Нищий снова вышел, и Виола переоделась, испытывая странное ощущение от того, что впервые надела одежду, еще хранящую тепло и запах чужого тела. Поверх рубахи она закуталась в одеяло, при ближайшем рассмотрении оказавшееся шерстяным плотнотканым плащом, и досушила волосы, пока нищий, отодвинув лохань подальше, стирал ее платье. Расчесав волосы и заплетя их в косы, Виола уснула.

Утром, надев высохшее за ночь у очага платье, она вернула нищему рубаху, чтобы он мог идти торговать своими горшками.

Несколько дней спустя, проснувшись в полной тишине, Виола обнаружила, что нищий ушел раньше обычного. Болезнь приучила ее подолгу не вставать, поэтому из постели ближе к полудню ее выгнал голод. У очага она нашла две лепешки, кусок сыра и котелок, заглянув в который, наткнулась на остатки луковой похлебки. Ее передернуло. Зато в углу самого догорающего очага она обнаружила еще теплую миску бульона.

Насытившись, Виола впервые после болезни решила выйти погулять. Она накинула поверх платья плащ и спустилась к реке. День выдался солнечный, воды реки и снег, лежащий на ее берегах, искрились и слепили глаза. Вернувшись в лачугу, Виола снова поела и снова заснула.

Она проснулась, когда уже было темно. Проснулась от холода. Виола потянулась за овечьей безрукавкой, чтобы укрыть замерзшие ноги, но не нашла ее. Обычно нищий, уходя, не забирал безрукавку. Виола, недоумевая, встала с постели. В такое время обычно он уже успевал вернуться и разжечь очаг. Тут она смутно вспомнила, что он что–то говорил вчера о том, что уйдет. Она слушала вполуха, занятая своими собственными, вернувшимися мыслями о том, ищут ли ее и если да, то почему до сих пор не нашли.

Виола попыталась припомнить, говорил ли нищий, когда вернется, но безрезультатно. Натолкнувшись в темноте на поленницу дров, она больно ушибла ногу и вспомнила, что нищий говорил, чтобы она следила за очагом, не давая ему погаснуть. Теперь уже выполнять его указания было поздно, и Виола вернулась в постель, понадежнее укутавшись в плащ.

Ночью было холодно и тоскливо. Виола несколько раз просыпалась и подолгу не могла уснуть. Едва рассвело, она встала.

«Куда и зачем его понесло?» — в который раз с раздражением подумала Виола, увидев следы разгрома, который она учинила в темноте, натолкнувшись на поленницу дров.

Основательно продрогнув за ночь, Виола попыталась развести огонь в очаге. Но, с трудом найденные под завалом дров, огниво и трут в ее руках упорно не желали давать искру. Промучившись довольно долго, Виола в сердцах швырнула их оземь. Она доела лепешку с сыром и запила их остатками бульона, предварительно ложкой выловив замерзший светлой коркой жир.

Услышав стук копыт снаружи, Виола поднялась, собираясь подойти к двери и посмотреть, кто там, но ее опередили. Дверь открылась, и в лачугу вошел тот самый человек в суконном кафтане, что был здесь несколько дней назад.

— Где твой муж? — спросил он.

— Ушел, — ответила Виола.

— Он подати платить собирается? Или ждет, когда я вышвырну вас вон отсюда, на мороз?

— Чтобы жить в такой конуре, нужно платить деньги? — съязвила Виола.

— А что тебе подавай, может, графские покои? — хохотнул сборщик податей.

— Герцогские, — не раздумывая, ответила Виола.

Сборщик расхохотался во все горло. Отсмеявшись, он окинул Виолу оценивающим взглядом с головы до ног и сказал:

— На счет графских покоев — это можно устроить, для такой красотки, — он подошел к ней и доверительно добавил: — Только сначала надо понравиться мне.